ВЙДУ НА УЛИЦУ

   К чему мы точно никогда не сможем привыкнуть, так это к тому, что гибнут наши дети. Гибнут не на войне, не от неизлечимой болезни, а по прихоти людей, которых и людьми-то назвать язык не поднимается. Темой нашего очередного общения с горожанами стали события в Беслане.

   Елена Васильевна Волокитина:

   – Возмущена до предела. Жалко детишек. Плакала, когда все это слушала и смотрела. Мне кажется, все зависит от президента, от правительства. Нужны жесткие меры, вот и все. Как было при Сталине.

   Денис:

   – Прочитал сейчас, как вести себя, если оказался в заложниках. Первое – попрощайтесь со своей жизнью, вы уже мертвы... Не ведите себя так, как они вам приказывают. Перед вами выбор – как умереть: или самим подставить горло под нож или драться. Нечего рассчитывать на эти спецслужбы. А вообще, надо вводить какие-то предметы в школе по поводу всего этого. ОБЖ, в таком виде, как оно есть, ничего не дает, совершенно ничему не учит. Плюс надо что-нибудь делать с армией, чтобы народ шел служить. Все-таки будет укреплять мужское население физически и морально. Что может сделать президент? В такой ситуации, в которой он оказался сейчас, ему не позавидуешь.

   Байрамов:

   – Теракт – страшная вещь. Мы все соболезнуем. Дети, они не виновны. Я сам служил, был в Афгане. Я видел войну.

   Ксения:

   – Мы с мамой вчера обсуждали – как такие люди на свет появляются? Ведь их же мамы-папы воспитывали. Они сами были маленькими детьми. И у них самих, наверное, дети есть. Откуда такое странное отношение к детям? Будто они выросли в обществе, где к людям относились как к неживым предметам. Ладно бы, если взяли детей в заложники и хотели себе что-то получить за счет них... Но они детей расстреливали прямо в спину.

   Ахмет:

   – Нехорошо они сделали. Я сам плакал, когда смотрел телевизор. У нас тоже есть дети. Хочешь воевать – иди воюй. А дети при чем? Бог видит, Бог их накажет.

   Аббасов:

   – Четверо у меня. Мы вот собираемся каждый день, беседуем. Зачем ребенка убивать? В чем он виноват? Ему в школу ходить надо. Чего они хотят? У них что, ребенка нету, семьи нету? Иногда вот говорят – исламский терроризм. Меня это обижает. Ислам – это вера. А терроризм не имеет никакой веры, никакой нации. Они, наверно, что-то доказывают миру. Нельзя так доказывать.

   Женщина, не захотевшая назвать свое имя:

   – Мы-то что можем? Беспомощные мы тут. Сами-то живем еле-еле.

   Ирина Мурашова:

   – Это очень страшно. И я не знаю, как можно загладить свою вину перед этими детьми. А мы виноваты, что не смогли их защитить, отстоять. Единственное, что я могу сделать для них – это пойти и сдать кровь. Но сказали, пока не надо.

   Наталья Полуэктова:

   – Я потрясена до глубины души. Считаю, что люди, которые это совершили – они не люди, а какие-то монстры, не с планеты Земля. Бороться с этим надо, но я не уверена, что получится что-нибудь. Потому что чем дольше мы живем, тем страшнее и сложнее жить. Падает нравственность. Очень это заметно по детям. Раньше дети в рот учителю смотрели, слушали не перебивая. Никогда в жизни не нахамят, не нагрубят. А сегодня ребенок запросто может это сделать. Я считаю: все, что творится сейчас, – результат жизни общества. Борьбу с терроризмом надо начинать с излечения общества, а в моем понимании это невозможно. Поэтому мы катимся все дальше и дальше.

   Наташа Акулова:

   – Слежу за своим ребенком, не отпускаю никуда. В общем, делаю все возможное, чтобы оградить его от беды.

   Алексей:

   – Я одно говорю: вот счета опять пооткрывали. Зачем? Дохлый номер! Губернатор десять миллионов выделил – куда они уйдут? Адресная должна быть помощь.

   Валентина Александровна Петрова:

   – Это нельзя так оставлять. Какая разница – чьи дети гибнут. Они все наши. Я считаю, это беспредел. Если уж пошел на теракт, он должен знать – не только он погибнет, но погибнет и вся его семья. Тогда человек задумается. И если только жена его или мать узнает, что он занимается таким делом, она его сама сдаст. Она не захочет, чтобы все остальные дети погибли из-за него. Справиться с терроризмом можно. Но все зависит от президента, от его желания раз и навсегда покончить с этим беспределом. Только жесткость. А так, как мы либерально ко всему относимся – толку не будет.

   Михаил Шабакин:

   – Какое может быть мнение, когда идет такая бесчеловечность? Если бы с их детьми так же поступили – другое дело. Тогда бы они поняли, что творят. Делают это ради денег, только и всего. Здесь замешаны большие деньги.

   Екатерина:

   – С одной стороны, вроде бы это далеко, меня не коснется. С другой стороны, кто сказал, что завтра это же не случится с моими близкими или друзьями? Пока тебя не коснулось, думаешь – а я-то тут при чем? Сидишь у телевизора, чаек попиваешь: что, опять что-то взорвалось? Опять кого-то захватили? И даже не прислушиваешься, не думаешь, что это люди. Уже не цепляет. Страшно и противно, что мы такие стали безразличные.

   Евгения:

   – Переживаем, конечно, за детей. И, знаете, радуемся потихоньку, что мы далеко от центра, что у нас здесь такого нет.

   Ткая вот беда на нас снова свалилась, беда международного масштаба. И, по идее, мы должны перед лицом этой беды, справиться с которой пока не представляется возможным, сплотиться воедино. Ведь не может же быть, чтобы кто-то остался спокоен и равнодушен к тому, что творится в мире. Пусть это далеко, за тысячи километров от нас, но, как правильно сказала одна юная жительница Миасса, «кто сказал, что завтра это же не случится со мной?»

   Пчему же вы, люди, так боитесь выразить свое отношение к происходящему? Почему отворачиваетесь, убегаете, не желаете говорить? Или боль от недавних кровавых событий в Беслане стоит у вас в горле и не дает высказаться? Или вам, извините, «по барабану» (кажется, так говорит молодежь?) – куда мы идем и что с нами будет?..