Юия Федорова читатели «Глагола» знают уже не первый год как замечательного, остроумного художника и карикатуриста. А недавно он преподнес нам сюрприз – принес в редакцию самиздатовский сборничек рассказов «Черно-белые зарисовки», существующий пока что в единственном экземпляре, в виде макета. Сегодня еще трудно сказать, удастся ли растиражировать книжку, но читателям «Глагола» Ю. Федоров предоставил эксклюзивную возможность познакомиться с одним из рассказов – написанным, как он уверяет, на подлинном жизненном материале. Да не обидится на нас хозяйка уходящего года – Лошадь!

   Нбольшая и когда-то чистая река Миасс, извиваясь среди больших холмов, покрытых ковылем да редкими березняками, впадая в маленькие болотца и снова вырываясь на волю, впитывая в себя золотоносные роднички и звенящие разноцветными камушками горные речушки, расширяется и неожиданно упирается в плотину городка, расположенного в подкове Чашковских гор.

   Жтели этого городка, основанного старателями, ютятся в низких домах каменной и деревянной постройки.

   Всамых крупных зданиях, принадлежавших когда-то купцам и золотопромышленникам, расположены все учреждения города. Вот сюда после окончания войны приехал Александр Ананьевич со своей супругой. На берегу реки купил он нижнюю половину двухэтажного дома и нанялся в трест столовых грузчиком.

   Был он, Саша, в неопределенном пожилом возрасте, а жена его Шурка на десять лет старше. Детей у них никогда не было, посему ничем не обремененный мужик, имея богатырское здоровье, пил ежедневно и в больших дозах.

   Тательно пошарив «в кармане» его души, можно было отыскать одно непотерянное положительное качество – своеобразную любовь к животным. Выражалась та любовь в содержании собак, из которых он шил на продажу мужские черные дохи, попросту – шубы. Но особую привязанность Ананич имел к лошадям, которых ударял гораздо реже, нежели жену Шурку.

   Соловскую кобылу с нецензурной кличкой он выпросил без компенсации держать при своем дворе. Ремонтировал и смазывал телегу, содержал в отменном порядке упряжь и кормил, как говорится, со своего стола эту капризную лошаденку.

   А каприз кляча имела весьма своеобразный: как только ударяли ее, она останавливалась и начинала мочиться.

   Онажды, закончив развоз продуктов, Саша собрался ехать на как бы своей лошадке домой. Вернее, она доставляла его самостоятельно, так как хозяина по дороге «развозило» до сна.

   Буфетчица столовой Нюрка, запыхавшись, выскочила во двор и крикнула: «Ананич, ты еще не уехал? Выручи, прошу. В Доме культуры конференция проходит, скоро перерыв, так подкинь несколько лотков с пирожным, я тебе авансом в стаканчик плесну».

   Пивязав к лестничным перилам лошадь, извозчик уточнил: «Краснова или белова?». И, не дождавшись ответа, пошел таскать пирожные. Первая ходка оказалась не совсем удачной. С лотка, которым грузчик невзначай ударился о перила, несколько пирожных упало под лошадь. Пока не видит буфетчица, он поднял их, дунул, пытаясь освободить крем от налипшего песка, и поставил лоток в середину телеги. Когда вся телега была заставлена, вышла буфетчица с сумкой и деревянными счетами и, заметив крем на необлизанных усах, директорским голосом скомандовала: «Гони! Дома закусишь». Избалованный на извозах Ананич обиженно выразился и дернул вожжи. Лошадка размеренно зашагала. Буфетчица, взглянув на часы, горячо процедила: «Что, и кляче стопочку подносить? Понужай – опоздаем».

   Зая норов своей четвероногой сотрудницы, Ананич не держал кнута. И на сей раз, покрутив в воздухе концом вожжей, легко шлепнул. Недовольно фыркнув, лошадь потянула живей.

   Буфетчица снова взглянула на проклятые часы. Не дожидаясь команды и утопив бдительность в подошедшем вине, он хлестнул лошадь. Кляча, удивленная, замедлила шаг, а вскоре, обидевшись, остановилась. Буфетчица, выхватив вожжи, совсем осерчав, начала беспрерывно охаживать лошадь, громко напоминая ей кличку.

   «Нюра, перестань, не доводи до греха», — успокаивал Ананич. Но два женских характера не желали уступать друг другу. По обыкновению лошадка подняла хвост, чтобы не замочить, и начала, как говорил ее хозяин, капризничать. Нюрка, положив счеты и окончательно озверев, зачастила вожжой, этим как бы открыв кран. Мощная струя «брандспойта» смыла крем с первых рядов.

   «Началось!» — сказал, отходя в сторону, грузчик. Он знал норов своей подопечной и стоял, успокаивая рыдающую буфетчицу. Дождавшись опорожнения ходячей цистерны, вытащил Ананич из своей собачьей дохи рукавицы, сложил их в комок, смахнул пену с себя и Нюрки, взял за узду лошадь и, чуть не отрывая ей голову, трезво потянул.

   Буфетчица с опухшим лицом и счетами засеменила за телегой. Добравшись молчком, Александр Ананьевич разгрузился и уехал домой.

   Чрез выходной по обыкновению прибыл он во двор столовой на бесстыдной своей лошадке, понурый и неопохмеленный. На входе потер сапогами пол и зашел в буфет. Нюрка мыла посуду. «Здорово, Нюр, — прошипел Ананич. – Ну как? Конфуз-то пополам заплатим?». Буфетчица не обернулась и ответила в стену: «Продала».