«Прошли годы и десятилетия с тех пор, как прозвучал последний выстрел минувшей войны. Время притупило боль потерь и остроту тяжелых воспоминаний у ныне живущих ветеранов. Однако нельзя забывать уроки, которые оставлены нам минувшей трагедией, – за них заплачено слишком дорогой ценой.

   Сроки этих записок дают мне хоть небольшое утешение в исполнении долга памяти прошедшим событиям, которые храню я в себе».

   Эи слова – из книги нашего земляка Якова Иосифовича Черняка. Он прошел войну с первого и до последнего дня. Воевал на Закавказском, Южном, Калининском и Втором Прибалтийском фронтах. Перенес четыре ранения и тяжелую контузию. Наша беседа состоялась в отделении для ветеранов ГБ № 3, где Яков Иосифович время от времени подлечивается – сказываются последствия ранений.

   М говорили о событиях 60-летней давности.

   – Яков Иосифович, давайте попробуем сегодня вспомнить весну 1942 года, где вы находились в это время?

   — В Тбилиси. В марте 42-го года нас отправляли эшелоном на Южный фронт. У нас был отдельный танковый батальон. Танков еще не было, мы должны были их получить по пути. А личный состав еще довоенного сбора, все обученные, подготовленные. Я был старшим радиотелеграфистом. Доехали до города Ворошиловска, там мы немножко застряли, пока получали танки, и отправились на фронт.

   — Какие тогда у вас были танки?

   — «Т-26», только часть из них без пушек. Вместо пушек были огнеметы. Они себя хорошо показали на Халхинголе и на Хасане, когда «выкуривали» японцев из окопов. Но у японцев танков не было, а нас встретили машины более мощные, им наши огнеметы были нипочем. Установить пушки так и не успели. Немцы выпустили новые танки. Наши были легкими, а у них – средние, потом тяжелые (типа «Тигр» и «Пантера»).. А «Т-26» с толщиной брони 7 мм... Пули пробивают. Можете представить. Так что почти все наши танки на месте первого боя и остались.

   — Где это произошло?

   — 25 марта, под Ростовом. Нас разгрузили и сразу, так как немцы шли быстрым маршем на Ростов, бросили в качестве преграды. И мы прямо с эшелона, встречным боем, против немецких танков. Развернулись. А тогда ведь команды передавались флажками. На передней машине, на сиденье стоит командир и флажками дает команды. Мы очень красиво вышли в атаку. Немцы нас подпустили поближе, потому что разведка им донесла, что у нас за танки. И они их большую часть расстреляли.

   — Яков Иосифович, можно ли сказать, что по тактике вы ничем не уступали, а причина поражения была в слабой технике?

   — Да, мы обучены были хорошо, а техника была слаба.

   «...И вот послышались близкие разрывы снарядов. В наушниках переговорного устройства прозвучала команда: «Заряжай!». Танк на мгновение останавливается – раздается оглушающий грохот выстрела, короткий звон упавшей снарядной гильзы, и снова мы движемся вперед... Внезапно раздается резкий звенящий удар... Взрыв... И я стремительно проваливаюсь в темную, бездонную пропасть...» – читаем мы об этом бое в книге Якова Черняка.

   — И ваш танк был подбит?

   — Да, танк был подбит, снаряд угодил прямо в механика-водителя. Мне осколок попал в позвоночник, он там до сих пор сидит. И еще один — в ногу. Но это было не самое страшное, а самое страшное, что я был сильнейшим образом контужен. Так что когда меня вытащили из машины, то посчитали, что я убит, и оставили лежать у машины.

   — И что же?

   — Меня вытащил командир экипажа, хотя он тоже был ранен... Меня потом подобрали санитары. И тяжело контуженный и раненый, я всю весну 42-го года провалялся в госпиталях. Затем был направлен в Челябинский 30-й учебный танковый полк. Здесь велась переподготовка танкистов для новых боевых машин – тяжелых танков КВ, которые выпускались эвакуированным из Ленинграда Кировским заводом.

   — А вам что-нибудь было в то время известно о Миассе?

   — Нет, про Миасс ничего тогда не слышал. Жил в Челябинске, в Свердловске... Знал я про Чебаркуль, потому что в Чебаркуле была воинская часть от этого полка.

   — Сколько времени вы провели в учебном полку?

   — До конца 42-го года и даже начала 43-го. После двухмесячной ускоренной переподготовки и сдачи экзаменов я был назначен командиром отделения. И за сравнительно короткий срок подготовил три выпуска курсантов.

   — Яков Иосифович, а вы можете сейчас припомнить какой-нибудь курьезный случай?

   — Ну, конечно, такие случаи были. Ну, например, такой. Мы преследовали немцев. Я уже служил в пехоте. Подошли к реке, нужно форсировать. Там строили переправу и уже успели поставить сваи и положить на них прогоны. Я решил пройти через речку по прогонам, так как отстал от своих и торопился. Высота от воды до этих прогонов была где-то полтора—два метра. Прошел половину расстояния, и немцы стали бить по переправе из артиллерии. До берега еще оставалось метров семьдесят. И когда очередной снаряд взорвался непосредственно рядом со мной, то мне ничего не оставалось, как сесть на прогон и так верхом добираться до берега. Перебрался, из сапог вылил воду... А тот берег – весь порос спелой пшеницей. И иду я, значит, через нее, а вокруг тихо-тихо. Особенно после взрывов. Иду и вдруг слышу, меня окликают: «Солдатик! Солдатик!». Я остановился, обернулся. Стоит женщина, крестьянка. В сарафане, белом платочке. Говорит, что женщина молоденькая рожает, из-за взрывов испугалась, родить не может. Просит меня ей помочь... Господи, я в жизни еще ни одной девушки не трогал! Какой из меня помощник, я ничем помочь не мог. Мне был тогда 21 год. Я ей это объяснил, сказал, что нужно дождаться санитаров или кого-нибудь постарше. И чувствуя себя очень перед ней виноватым, отправился дальше. Потому что действительно ничем не мог ей тогда помочь.

   — А почему вы решили написать книгу о войне?

   — Сначала я просто записывал время от времени свои воспоминания. Думал, может, сыну потом будет интересно почитать или еще кому. А вот когда записей стало уже много, я их перечитал, захотелось мне тогда придать им литературный вид.

   Пжимая на прощание руку автору книги «Строки памяти», я про себя отметил, что рукопожатие у него крепкое. Военная закалка...