Чо и говорить, космонавтика — это как раз та сфера, где нам за державу не обидно. Потому, наверное, и праздник, ей посвященный, который отмечается 12 апреля, чтут все, независимо от политических пристрастий. Но есть среди наших земляков люди, которые по праву могут его считать профессиональным. В их числе и Борис Геннадьевич Губанов, который в середине шестидесятых годов проходил армейскую службу на космодроме Байконур. Это был пик интереса ко всему, что связано с космонавтикой.

   Вармию его, девятнадцатилетнего паренька из поселка Атлян, выпускника старогородской школы № 1, призвали 19 ноября 1964 года, как раз в День ракетных войск и артиллерии. Это совпадение Борис Геннадьевич считает знаковым. Вместе с ним в поезде, идущем в неизвестность, находились еще человек двадцать миасских новобранцев. В вагоне призывники знакомились – Владимир Ефимов, Алик Ибрагимов, Феликс Шиловской...

   — Куда едем? — вопрошали командиров.

   Т дипломатично помалкивали. Военная тайна.

   — А там есть фаланги? — схитрил Валера Петренко.

   — Есть, — поддался на уловку сержант.

   — Ясно, ребята, в Казахстан нас везут.

   Пезд остановился на станции Тюра-Там. Первое впечатление: степь и огни. Байконур – это целый комплекс надземных и подземных сооружений, офицерский городок, солдатские казармы, раскиданные по степи. Еще до присяги призывникам удалось увидеть, как взлетает ракета. Зрелище, вспоминает Борис Геннадьевич, грандиозное. Казарма их торцом как раз выходила на стартовую площадку. Солдаты так и облепили окна. Ярко-красный всполох, осветивший полнеба, грохот, и непилотируемая ракета, оторвавшись от земли, ушла в космос.

   Плучили амуницию. И «де-ды», как водится, «махнулись» шапками с «салагами». После присяги замполит, подполковник Фатиков, придирчиво оглядев строй на плацу, обратился к первогодкам.

   — А теперь разменяйтесь шапками с теми, кто их у вас взял.

   Сраведливость была восстановлена, и «дедовщина» на этом закончилась.

   Дльше потекли суровые солдатские будни. Строевая подготовка, подъем и отбой по секундам, учения. Удобства во дворе, за пределы части – ни шагу. Зато отрадой была баня. Кормили, рассказывает Б. Губанов, дай бог каждому – все же войска стратегического назначения. В меню регулярно были мясо, рыба, картофельное пюре, селедка, чай, по праздникам – компот, кисель. Если хотелось сладкого, можно было провести свободный часок в солдатской чайной, купить конфет, банку дефицитной в уральской глубинке сгущенки. И все это на солдатское жалованье – 3 рубля 80 копеек в месяц. Да из дома присылали рублей по пять.

   Нстоящим праздником был день рождения – имениннику разрешалось провести день в абсолютной праздности. Общались, конечно, и с девушками, но исключительно с теми, кто служил здесь же, на Байконуре. О месте службы писать домой в письмах строго-настрого запрещалось. Борис на родину маме сообщал кратко: жив, мол, здоров, чего и вам желаю. А о служебных обязанностях – ни-ни! А занималась их группа проверкой оборудования ракеты перед стартом – стыковка кабелей, контроль контактов. Их так и называли – «стартовики». Борис был электриком автономной системы управления. Другие обслуживали оборудование монтажа испытательного корпуса (МИК) ракет. Сюда нередко захаживали космонавты – всегда улыбающийся Юрий Гагарин, Валерий Быковский, Андриан Николаев... Часто наведывались и земляки – сотрудники КБ В. П. Макеева.

   Саршим по званию в те времена при встрече полагалось «козырять». Начальства было так много, что солдаты, выйдя из казармы, бывало, руку от форменной пилотки не отрывали. Как-то на дорожке Борис встретил пожилого военного. Три большие звезды на погонах. Растерявшись, едва успел «козырнуть». Тот небрежно кивнул в ответ. Оказалось, генерал-полковник авиации Каманин. Потом руководителя отряда советских космонавтов Николая Петровича Каманина солдаты видели часто. Заглянув как-то в медсанчасть, Борис столкнулся там с генеральным конструктором космических кораблей Сергеем Павловичем

   Кролевым. Медсестра Вера, закапав капли в глаза именитому пациенту, ватку спрятала: возьму, говорит, домой на память.

   Змой в степи стояли лютые морозы – выходцы из южных республик ходили с сизыми лицами. Зато летом солнце пекло нещадно – тут уж не знали куда деваться северяне, уральцы. Дефицитной водой поливали деревья (там росли сплошь тополя), кустарники, цветочные клумбы. Сохраняли благодатный зеленый оазис. Весной степь вдруг в одночасье покрывалась ковром алых и желтых тюльпанов. Два-три дня – и казахстанская Голландия исчезала. Сочная растительность жухла под палящими лучами. По горячему, снова проступившему песку ползали змеи, фаланги, скорпионы, черепахи, сновали ежики.

   О очередном путешествии в космос никого обычно не оповещали. Но «солдатское радио» никогда не ошибалось – кто полетит. Так на виду у Бориса Губанова и его товарищей ушла ввысь серебристо-белая в лучах солнца ракета с космонавтами Алексеем Леоновым и Павлом Беляевым, первыми тогда шагнувшими в открытый космос.

   Н Байконуре наш земляк прослужил всего год, а потом его комиссовали – сказалась травма, полученная еще на гражданке. Домой уезжал с большим сожалением, остро завидуя тем, кто остался. Где служил, долго никому не рассказывал: давал подписку о неразглашении да и не хотел услышать в ответ – свистишь, мол. Был скуп на воспоминания даже в разговоре с женой и сыновьями.

   Сйчас Борис Геннадьевич работает слесарем по ремонту оборудования в миасском филиале фирмы «Челябинскгор-транс». В последнее время его нередко одолевает ностальгия – так хочется съездить в Казахстан и проведать те края, где прошел год его юности, один из лучших в жизни, когда он остро ощутил свою причастность к истории. Армейских фотографий в его альбоме нет. Снимать Байконур не разрешалось. Все по той же причине государственной секретности.