Шльная мысль о каплях бытия

   отвергнута как глупость. Быт – и я!?

   Жзнь, в принципе, ведро, о назначеньи

   которого я умолчу. Леченье

   шло годы, с переменным, так сказать,

   успехом, нервно. Появился зять,

   и хлопоты в семье с рожденьем внука.

   Н первый взгляд, нехитрая наука:

   поднять и вырастить подобного себе,

   принять посильное участие в судьбе,

   когда и сам еще тревожно молод,

   и гонит кровь неутоленный голод

   и жажда покорять и покорять,

   и удивляться, и влюбляться, и влюблять...

   А времени отпущено так мало.

   Зметив седину, вздыхает мама.

   Опеременах сокрушается отец,

   невнятно проявляя интерес

   к перипетиям жизненным моим.

   А я – безудержен, а я – гоним.

   Рпьем – болячки к телу, от репья,

   когда букетом, нет порой житья,

   но обстоятельства кроши, не гоношась,

   от страсти нас излечивает страсть.

   З поворотом – новый поворот,

   и новый год, и дел невпроворот.

   А новый век посулами богат.

   Ворой «полтинник» разменял мой брат.

   Явслед за ним иду к своей меже,

   оставив в прошлом статус протеже.

   Гшу свой план, как банковскую ссуду,

   забыв про старт и «грязную посуду»

   из первой книги. Впереди молва,

   неблагосклонная, но, может быть, права.

   Ообняком с двусмысленным значеньем

   слыву среди собратьев, но теченьем

   меня не смыть, понеже корни к руслу

   не тянутся мои, свое лелею сусло

   и потчую читателей своим

   нехитрым языком, по каплям им

   мир окружающий на пробу предлагая,

   в них бьется жизнь, иль билась, потакая

   страстям, обыденно, невзгодам вопреки.

   Яесть начало собственной реки.

   Днь занимается.

   О Ильмен-Тау

   на запад, вдоль реки Миасс –

   одноименный город – как абзац

   из энной жизни. Я чуть-чуть привстану,

   раблезианский кину взгляд на город

   и откажусь расписывать его,

   поскольку панегирики – трепло,

   а я ревнив, а он преступно молод.

   Сарею с каждым днем, а он – все краше,

   и тянутся к нему десятки рук,

   мильоны глаз назойливых подруг,

   и он восстанет, муки претерпев.

   Нтационно справедливый гнев

   в контексте превращается в нелестно-

   рентгеновопрошающий упрек.

   Ее бы! Черт, я чаще недоволен

   тем, что имею: Может быть, я болен?

   Н завистью, но страстью к «поперек»,

   упрямостью, ослиным «не хочу»:

   коль соглашаясь с результатом,

   травлюсь нештатным суррогатом,

   а проиграв, затравленно молчу,

   ища достойный выход; отступленье

   я не приемлю, если – за себя,

   за честь других – расчетливый судья,

   и дипломат, и ритор без зазренья.

   Сабильность в жизни – не моя черта.

   Уы и ах! Вокруг таких же – сотни.

   Кль кругом голова – при чем тут сходни.

   Сдьба-злодейка, ложка – мимо рта.

   Масс, Миасс, как мы с тобою схожи:

   и ты – на золоте, и я – не из дерьма,

   ты – не плохая, может быть, тюрьма,

   так подмигни моей счастливой роже

   всем золотом, струящимся с небес

   в распахнутые окна на закате.

   Япогружусь, как голь на перекате,

   в твою сквозную рану.

   Ве. Исчез.